НОВОСТИ В УЗБЕКИСТАНЕ
Фото: Алексей Устименко / Facebook
«Он всегда был сам по себе». Памяти литератора Алексея Устименко
Не стало известного ташкентского писателя, журналиста, главного редактора старейшего литературного журнала Центральной Азии «Звезда Востока» (2006−2009) Алексея Устименко. Ему было 77 лет. По просьбе «Газеты.uz» о человеке, которого обожали, уважали и боялись, вспоминают друзья и коллеги.
Сегодня, 20:18
Культура
Общество
6 декабря ушёл из жизни известный ташкентский писатель, журналист, член Союза писателей Узбекистана Алексей Устименко.
Он родился в 1948 году в Новосибирске. Окончил факультет журналистики Ташкентского государственного университета (ныне Национальный университет Узбекистана). Был собственным корреспондентом по Центральной Азии ряда московских изданий; работал в газетах «Комсомолец Узбекистана», «Пионерская правда», журналах «Экологический Вестник», «Saida».
С 2001-го по 2011-й год занимал должность главного редактора духовного литературно-исторического альманаха «Восток свыше», с 2006-го по 2009-й возглавлял старейший литературный журнал Центральной Азии «Звезда Востока», на страницах которого печатались рассказы, повести и статьи авторов из Узбекистана, России, Австрии, Израиля и других стран.Реклама на Gazeta
Фото: Алексей Устименко / Facebook.
Устименко — автор нескольких книг прозы, вышедших в Ташкенте. В их числе сборник рассказов «Когда стреляют на перевале» (1988), повести «За кольцами далёкого Сатурна» (1989), «Китайские маски Черубины де Габриак» (2012) и другие. Его произведения публиковались в журналах «Дружба народов», «Иные берега», «Новая Юность» (Москва), «Звезда» (Санкт-Петербург), «Nota Bene» (Иерусалим), «Hronos» (Даугавпилс, Латвия) и т. д.
Писал сценарии. Некоторые легли в основу документальных и мультипликационных фильмов.
1 декабря в личном Facebook-аккаунте Алексей Петрович опубликовал пост: «Наконец отредактировал и собрал воедино книгу из литературных очерков и воспоминаний. Теперь осталось главное найти того, кто сможет заинтересоваться изданием». Вдогонку сообщил, что подготовил и новую книгу исторических повестей «Полонез в туркестанском халате». Через пять дней его не стало. О кончине написала внучка литератора.
Литературный Ташкент простился с Алексеем Устименко 8 декабря. Писателя, которому в этом году исполнилось 77 лет, похоронили на Уртасарайском кладбище. По просьбе «Газеты.uz» о человеке, которого обожали, уважали и боялись, вспоминают коллеги и друзья.
Алина Дадаева, поэтесса и прозаик, литературовед-латиноамериканист, исследовательница мексиканской поэзии
Алексей Петрович, как никто другой, умел ценить реальность. И, как никто другой, сердился на нас, своих ташкентских друзей-писателей, за то, что мы этой реальности не понимали. И бежали от неё: кто в сказки, кто в притчи, кто в полумагический реализм. Но подозреваю, что и у него отношения с реальностью были всё же не панибратские, оттого он и уходил с головой, очками и усами в свои исторические романы и очерки о тех, кого в этой реальности уже не было. Да и своих героев — Черубину де Габриак, Флорио Беневини, Комиссаржевскую, Цветаеву, Есенина и прочих хороших и разных — пересоздавал на свой манер. Впрочем, это, может быть, оттого, что он точно знал: документальная проза — это всегда фикция. Она может быть хорошей, дурной, интересной, скучной, полезной, вредной, но только не правдивой. А Алексей Петрович был очень честным человеком. Особенно от этой честности доставалось наивным авторам.
Фото: Алексей Устименко / Facebook.
(…) Впервые об Алексее Устименко мне рассказал Феликс Петрович Нестеренко (профессор, преподаватель факультета журналистики НУУз — ред.). Поскольку он был старше всех ташкентских журналистов вместе взятых, называл он его ласково: «Лёша Устименко». Но ласковое имя звучало грозно. Тогда же я прочла первую часть «Записок на чинаровых листьях», опубликованных в девятом номере «Дружбы народов» за 2009 год. Это было моё первое литературное приближение к нашей узбекистанской литературной реальности. Правда, по нежности лет заинтересовал меня не столько вопрос о разобщённости отечественной словесности, сколько история любви Алексея Петровича к его чудесной жене Гульнаре, с которой, увы, я так и не познакомилась. А те «Записки» я перечитывала потом ещё несколько раз и до сих пор их очень люблю. Кажется, я никогда ему об этом не говорила.
За последние три года я вообще не сказала Алексею Петровичу ничего из того, что хотела сказать. (…) Когда мы в последний раз говорили по телефону, у него как раз родился правнук. Алексей Петрович тогда сказал, что это даже как-то тревожно: понимаешь, что жить осталось уже не так долго и нужно поторопиться с делами. Ему тогда не исполнилось ещё и 75.
Ещё я никогда не говорила дорогому прадеду (так я в шутку назвала Алексея Петровича в тот наш последний разговор), что он всегда мне казался очень красивым человеком. Не только внутренне, но и внешне: по-бергмановски красивым. О таких вещах в высоколобом обществе вообще не принято говорить: физическая красота — дело суетное. Зато я точно знаю, как именно он бы засмеялся, скажи я об этом. С нами, своими друзьями, Алексей Петрович часто грустил, сердился, ворчал. Но именно его ироничного смеха мне будет не хватать больше всего (…).
Рифат Гумеров, член Союза писателей Узбекистана, главный редактор литературного альманаха «Слово»
Алексей Петрович Устименко — замечательный, глубокий русскоязычный писатель Узбекистана, прозаик, поэт и публицист. Он ушёл, но оставил нам целый мир, сотканный из его прозы и поэзии, из шума старых ташкентских арыков и шёпота пустынных ветров. Его смерть — невосполнимая утрата для всей русскоязычной литературы Центральной Азии.
Я знал Алексея Петровича не только как мастера слова, но и как истинного Хранителя Ташкента — человека, который вдохнул в русскую прозу Узбекистана её неповторимый, сложный дух. Он не просто описывал жизнь; он её чувствовал и переживал вместе со своими героями. Его романы и рассказы — это не сухие хроники, а настоящие, живые полотна, в которых переплелись жаркое солнце Востока и глубокая, лирическая интонация славянской души. Читая Устименко, ты понимал, как сложно и как прекрасно жить на этом перекрёстке культур, где история смотрит на тебя из каждого глиняного дувала.
Алексей Петрович писал о наших, узбекистанских людях: сильных, потерянных, любящих. Он находил красоту там, где другие видели лишь быт, и показывал глубину там, где царила суета. Он был голосом той интеллигенции, которая тонко ощущает боль и радость этой земли, всегда оставаясь преданным Слову.
Для коллег, молодых писателей и студентов Алексей Петрович был настоящим Учителем и Наставником.
Фото: Алексей Устименко / Facebook.
Он не умел говорить «сухо» или «формально». Его речь, как и его тексты, всегда была наполнена иронией, мудростью и невероятной человеческой добротой. В Союзе писателей, на литературных вечерах он всегда находил время, чтобы прочесть рукописи начинающих авторов, дать ценный совет и оказать моральную поддержку.
Мы скорбим о тяжёлой потере, но знаем: Алексей Петрович Устименко остался с нами. В библиотеках, книжных шкафах, в наших сердцах. Его книги — это тот самый тихий разговор, который он всегда вёл с читателем, а его творчество — наше общее культурное достояние. Мы будем перечитывать его романы, и в них снова услышим его неповторимый голос, голос нашей общей узбекистанской литературной души.
Олеся Цай, поэтесса
С Алексеем Петровичем Устименко я познакомилась на литературном семинаре, куда десять лет назад пришла уже состоявшимся автором сетевых микрожанров. Пригласил меня туда мой друг, поэт Бах Ахмедов. По условиям, для участия нужно было отправить на семинар традиционную поэзию или прозу. Я отправила раннее творчество из архивов: правильные, но вторичные, штампованные стихи. Знала, что над ними нужно поработать, но было лень, и я была уверена, что моё творчество примут и в безалаберном виде. Обычно в литературных сообществах мы все прощаем друг другу эти «оторванные пуговки».
Будь на семинаре другой состав, такими бы мои стихи и оставались. Но на семинаре был Алексей Петрович. Как только я зашла в маленькую комнатку музея Есения и увидела его, мне захотелось вернуть свои стихи, переделать их и прислать в нормальном качестве. Он точно указал на мою расхлябанность при наличии потенциала и ткнул пальцем в те моменты, к которым я отнеслась безалаберно. Я от испуга и азарта немедленно подобралась и стала писать нормально (…), а Алексея Петровича начала уважать, обожать и бояться. Благодаря ему моё поэтическое видение, избалованное лайками и похвалами коллег, встало на нужные рельсы. Он, в свою очередь, убедившись, что мне мешает только отсутствие дисциплины, признал меня, как автора: «Вы талантливы. Пишите». Я всё равно его боялась и слегка избегала: рядом с ним ощущалось, сколько ещё всего не читано и не писано, чтобы называть себя поэтессой. Он меня хвалил — а я себя в его присутствии нет.
Алексей Петрович был интеллигентом в лучших традициях шестидесятников: собранный, точный, полный неоспоримого достоинства. Не раздутого или скопированного, а взвешенного и опирающегося на реальное знание о себе. У него была чистая, твёрдая речь без канцеляризмов и пафоса, режущий ровный голос — им он нас и разделывал, как ножом. Самым страшным вердиктом считался вопрос: «Просто ответьте мне, пожалуйста: почему я должен это читать? У меня дома столько прекрасных книг, не дочитан Толстой: что я должен получить из этого текста?»
В редакции газеты «Пионерская правда» (Москва). Фото: Алексей Устименко / Facebook.
В отношении семинаристов он был безжалостен: приговор не могли смягчить ни слёзы одиноких вдов, несущих своё творчество на коллективную оценку вместе с личной трагической историей, ни нежные красивые лица начинающих поэтесс. Его не сбивала с толку наработанная репутация автора с множеством публикаций. Он бил чужих и его боялись свои, бил своих и его боялись чужие. И он всегда был прав. Лишь однажды я увидела, как Алексей Петрович обошёл этот принцип.
На семинар забрела дряхлая, бедно одетая, трясущаяся старушка. Она села в авторский круг, дождалась очереди, представилась поэтессой, достала измятые листочки и начала читать экспансивные, безумные тексты, состоящие из обрывков чужих стихов вперемешку с попытками их продолжить. Каждые несколько секунд она останавливалась и поражалась: «Вы видите, как хорошо? Это стихи Святого Духа, они идут напрямую из космоса! Словно кто-то меня ведёт!»
Моё сердце почернело. Я поняла, что Алексей Петрович сейчас скажет ей что-то такое, от чего старушка придёт домой и умрёт как чеховский персонаж. Я не сводила глаз с его лица и мысленно умоляла не убивать бабушку. (…) Наступила тишина, и тут он… соврал. Что-то про то, что нужно продолжать писать, продолжать читать, искать себя в авторе и автора в себе и в том же духе. Старушка попрощалась и ушла. «За что же Святой Дух её так не любит», — вздохнул Алексей Петрович, когда закрылась дверь. (…)
Для меня этот эпизод был личным открытием о нём: если бы и в этот раз его профессионализм встал выше этики и жалости, он бы в моих глазах ничем не отличался от этой старушки в своём безумном фанатизме. Но с тех пор моё уважение к Алексею Петровичу только возросло.
Фото: Алексей Устименко / Facebook.
Когда близкий человек уходит, в моей душе болят его непрожитые годы, мучения или не достигнутые им вершины. Я оплакиваю то, что могло бы быть лучше. В случае с Алексеем Петровичем, который прошёл один из самых лучших и честных человеческих путей, во мне болит моё личное малодушие, из-за которого я не навязывалась ему в друзья и при всем обожании старалась его не беспокоить. Мне жаль той себя, которой я могла бы стать, если бы поняла, как повезло быть приближённой к литератору его уровня, сколько благородства и знаний я бы почерпнула из этого.
Мне от него осталось всего одно ценное напутствие, которое он дал, в очередной раз застав меня за жаркой битвой за справедливость. Тогда он меня поддержал, отметив, что я на стороне добра, но добавил: «Остерегайтесь всяких споров, сохраняйте литературную чистоту».
Теперь, когда он перешёл заповедную черту, и напутствий от него уже не услышать, единственный способ выразить ему, как же я его любила и уважала — начать, наконец, этот самый нужный и важный наказ исполнять.
Бахтиёр Насимов, журналист
Лёша Устименко ушёл.
Журналист молодёжной газеты, собственный корреспондент «Пионерской правды» Алексей Петрович в моём представлении навсегда остался молодым. Даже в 77 лет.
«Правда ли, что он был вторым таким-то», — спросили меня вчера. Нет, неправда. Лёша Устименко не был «вторым таким-то». Он всегда был сам по себе.
(слева направо) Бахтиёр Насимов, Алексей Устименко и Ахат Кашапов (1988 г.). Фото из личного архива Б. Насимова.
С его супругой Гульнарой Устименко мы работали вместе в восьмидесятые в многотиражной газете «Ударник» ТАПОиЧ и нередко собирались у них в квартире на Юнусабаде. Это были энциклопедические вербальные путешествия. Невообразимой эрудиции и начитанности был человек.
В Узбекистане пишут и издают книги на русском языке. И исторические о Туркестанском крае тоже. Но никого и рядом бы я с Алексеем Петровичем не поставил. Таких людей просто не делают больше и давно. Огромная брешь образовалась. Лёша Устименко ушёл.
Александра Спиридонова, журналист, писательница
Мне больше всего запомнится его сарказм, то лёгкий, то откровенный, то снисходительный, то обжигающий как кипяток. Вне сарказма всегда находились четыре вещи: семья, вера, книги и люди, которых он уважал.
О тех, кто не пользовался его уважением, предпочитал не говорить. Он никогда не вёл «заспинных» разговоров. Зато в лицо мог сказать фразу какого угодно тембра резкости. Не знаю, задевало ли это кого-нибудь. Понятно ведь было, что он просто не выносит глупости. Ранимо не выносит, как ребёнок, сарказмом от неё защищаясь. Да и сарказм этот, резкость были какими-то удивительно добрыми.
Иногда я ему в шутку говорила: «Злой вы, Алексей Петрович». Он усмехался и отвечал: «Это я злой? Вы настоящей литературной жизни не знаете». Слава Богу, не знаю. Не обозлиться, не разочароваться, не «сдуться» нравственно с «настоящей» литературной жизнью могут только исключительно сильные. Алексей Петрович Устименко из таких, сильных. Никогда не шёл на компромиссы, не гонялся за выгодой, не держался за должности, не врал ни себе, ни другим. Он напоминал мне отца и, наверное, я больше тянулась к нему как к человеку, чем как к писателю.
Выездная редакция газеты «Пионерская правда» в Артеке (1985 г.). Фото: Алексей Устименко / Facebook.
Взгляды на литературу у нас были настолько полярные, что всё, мною написанное, казалось ему бесконечной глупостью, за которую мне сильно доставалось, а я не могла и не хотела перенять его догматическую любовь к реализму. И это не имело абсолютно никакого значения по сравнению с его умением понять чужую боль, потерю, тоску. Как-то целостно понять и так же целостно выразить — взглядом, интонацией, парой негромких, но точных фраз.
Была ли у него потребность быть понятым? Была ли какая-то своя боль, которую хотелось скрыть за добродушной или снисходительной улыбкой? Не знаю.
В моих глазах он — счастливец, проживший жизнь так, как хотел — свободным человеком, ни при каких обстоятельствах не отказывавшем себе в счастье заниматься своим делом (представляю, как бы он сейчас разнёс меня за эту фразу).
Наше знакомство началось с конфликта. В каком-то очень 90-м году я принесла в редакцию «Звезды Востока» статью о женских культах. (…) Статью принял Алексей Петрович. Прочитал и сказал: «Надо вносить исправления. Вот тут, тут и тут». Мы заспорили. Мне показалось, что он хочет привести статью в благопристойный вид, убрать детали, без которых о женских культах говорить бессмысленно. А поскольку Алексей Петрович терпеть не мог самолюбивых авторов, чьё мастерство не дотягивает до уровня их самоуверенности, то разговор прошёл в стиле крещендо и закончился хлопаньем дверью с моей стороны. (…) И вот вам реакция настоящего интеллигента: Алексей Петрович вышел в коридор, позвал меня, вернул — не за тем, чтобы отчитать, а объяснить, что написанное мною не так уж плохо. Это был урок благородства и такта. Такое невозможно забыть.
Я приехала домой злая и как будто разваленная напополам. В этом злом состоянии села за машинку и переделала всё написанное с нуля. Из статьи получилось эссе с лихим названием «Полёт на пантере в сопровождении воробьёв». На следующий день я снова понесла свой опус Алексею Петровичу. Он молча взял, молча прочитал, вскинул на меня очки и сказал: «Я хотел, чтобы вы переделали всего пару абзацев, но вы молодец, что переделали всё».
Фото: Алексей Устименко / Facebook.
Ту публикацию я считаю своей первой литературной победой, и досталась она мне исключительно благодаря Алексею Петровичу Устименко. Он стал моим первым проводником в литературу. С тех пор каждая новая встреча, каждый разговор, при всех наших несовпадениях, приносили изумительно много о писательском мастерстве — пожалуй, столько я не получила бы ни на одной академической лекции. Это был его дар и, опять же, счастье — делиться знаниями.
На похоронах я сказала ему: «До свидания, Алексей Петрович!» Прощаться бессмысленно. Всё равно встретимся. И я ещё получу взбучку за всё, что написала со времени нашего последнего разговора. И мне будет очень хорошо — пусть говорит, что хочет, главное, что мы снова говорим.
